которую считала безвозвратно потерянной.
Написала когда-то по заказу
глянцевого журнала (забыла какого))).
Не опубликовали.
Я думаю потому, что слишком мало
написано про плед, чашку горячего какао
и капли дождя на стекле в осенний вечер.
Но рассказ получился ничего такой.
Полный энергии и счастья.
Публикуется впервые ;)
К деревянной стене нашего карпатского дома прикреплен «домовенок» из шерстяных
ниток, местная поделка для туристов и лыжников. Мы с друзьями традиционно встречаем новогодне-рождественские праздники в глухом селе Грабовец в Карпатах. Толпа друзей, прибывших раньше меня на неделю, с шумным восторгом занесла этого домовенка с моим Любимым (Ванечкой), который дарил мне его как новогодний подарок. А меня этот комочек из ниток не тронул, тогда мне было все равно.
Я готовилась поставить точку в серьезном мужском выборе – и выбрать одиночество. То есть бросить Ваньку , человека, с которым мы были вместе шесть лет и который любил меня безумно, и больше никогда не иметь серьезных отношений с мужчинами. . Конечно, в консервативном Грабовце это нереально, но вот в больших городах это сила. Сейчас среди
женщин мегаполисов это не просто модно – это вызывает уважение.
Шла я к этому долго, наверное, с рождения. Даже не подозревая, меня начали готовить к этому выбору мои родители. Сейчас, глядя на свою личную историю и родив сына, я понимаю, что нелюбовь в семье – это крах.… И если невозможно найти компромисс – лучше сразу разойтись, а не тянуть год за годом, ненавидя друг друга и формируя тем самым вывернутое понимание жизненных ценностей у ваших детей. Ведь в детстве
кажется, что все так и должно быть – это два самых любимых тобой человека и они не могут ошибаться.
Вот я и делала подсознательные выводы из ссор своих родителей и положила их в основу жизненных принципов. Конечно, выводы эти были феменистичны до ужаса, да еще и с привкусом мании величия. Получалось, что если ты будешь жить одна за заработанные лично тобой деньги, то никто тебя не обидит, не ударит, ни с кем ничего не надо будет делить… Ты королева, и в процветающем царстве-государстве никакие короли не нужны.
Да и в глазах родителей проще выглядеть богатой и независимой женщиной, воспользовавшейся для рождения ребенка местным банком спермы, чем дочкой, которая привела домой парня, который смотрит плохое кино. На другой чаше весов были сказки, которые я обожала с раннего детства (я и до сих пор считаю их частью реальности). Тогда это был мой мостик из бесконечных простуд и ссор родителей к волшебству, к вере в то, что весь этот бред когда-нибудь закончится, и я буду счастлива с моим Любимым и Единственным. И на первые вопросы «кем я хочу быть?» я отвечала – невестой!
Чем старше я становилась, тем больше возникал конфликт между тем, что я выносила из личного опыта и тем, о чем мечтала. И из этого противостояния – одиночество и независимость или принц и зависимость – начались мои проблемы со здоровьем. А в них уже надо было винить не рассыпающуюся семью, а себя. Ведь выбор делала уже я сама.
Лет с 12-13 я начала серьезно поглядывать в сторону мальчишек – кто же из них тот чудо-человек? Я постоянно думала о любви и, постепенно, это стало превращаться в навязчивую идею. Я так ждала Его….
И вот мне пятнадцать, море, Одесса, первый в жизни месяц свободы от родителей в пионерлагере. Ему было двадцать, он слушал «Nirvanu» и был ночным вожатым моего отряда. Когда мы первый раз поцеловались – я думала, что не доживу до утра…. Поцелуи продлились еще одну ночь, а так как в моем романтичном сознании еще не было места сексу – мальчик перестал со мной здороваться.
Я плакала год. Ни друзья, ни родители о моей несчастной любви не знали, так чтоприходилось рыдать тайно: час по дороге в школу и час по дороге назад. Ну и по ночам, конечно. Уже через месяц таких страданий у меня перестали идти месячные и появились серьезные проблемы с весом, а на коже лица появился демодекс, который задержался там на тринадцать лет.
Я больше не хотела быть девушкой, я хотела стать мужчиной. Меня начали тягать по врачам, научным институтам и профессорам. Ну а за всю мою историю общения с представителями традиционной медицины адекватным оказался один-единственный хирург-травматолог. Врачи, естественно, ничего сделать не могли, кроме как витамины прописать да трихопол (так, на всякий случай). Но вели себя, как им
и полагается в нашей стране: ничего не знаю, но покажу, что это вы ничего не знаете; я тут главный. Унижу пациента хорошенько, назначу кучу анализов, напугаю, а потом выпишу антибиотики. Можно было бы вырезать что-нибудь, но тут пока нечего.
К примеру, одна профессорша по части гинекологии, выслушав меня, начала орать:
«Сейчас у девушек по статистике месячные должны начинаться в двенадцать лет, а Вам шестнадцать и они у Вас прекратились!!! Вы неполноценны, и вряд ли Вам кто-то поможет». Другое светило науки, назначив встречу в медгородке, попросила маму посидеть за задней партой аудитории. А сама завела группу студентов-первокурсников, и, поставив меня перед доской, сказала: «Вот интересный случай в моей практике – у девушки пропала менструация». Лет в восемнадцать все наладилось само собой, но… осадок остался. И где-то в те времена у меня появилась особая манера вести себя с врачами – лицо мое становится безмятежным, и я с улыбкой начинаю рассказывать… вот,
покололо тут, немного (хотя не могла до этого ходить неделю). То есть мне плохо, что-то не так, что-то болит. Но знаю, что помощи от медиков ждать бесполезно – если после традиционного лечения и пройдет то, что беспокоило, так в другом месте заболит. А куда еще обратиться – не знаешь. И от этого стиля поведения я до сих пор не могу избавиться.
Только близкие и знающие меня люди могут понять, что мне плохо, а при посторонних я все прячу внутрь.
На медиков надежды не было. Родителей я очень любила, но у них были ко мне свои требования: какая там любовь – учеба! Подругам я открыться не могла, я же хотела быть мальчиком, а пацаны с девчонками не делятся секретами. А между собой парни тоже о любви не говорят…
Вот я и согласилась с выбором, который предложило мне современное общество. С независимыми королевами. Если уж жить с мужчиной, то, либо с не доминирующей особью, голубоглазым блондином-жиголо; либо с мачо, который тоже берет у тебя деньги, но довольно свободно мыслит. Правда, во втором варианте пришлось бы воевать за право быть главной и диктовать условия.
Я перебралась в столицу, поступила на архитектурный факультет и в конце первого курса обратила внимание на блондина-одногруппника, который подходил под первый вариант мужчины. Он не совсем уж был «блондином», скорее, квартирным террористом, который слушает Rockabilly. Пили водку мы за мой счет, хотя он и был сыном хирурга из ОхМатиДита. Через пол года меня начало от него тошнить, через восемь месяцев я его бросила. Но на память осталось пристрастие к табаку и марихуане, от чего долго пришлось избавляться.
Первый вариант оказался неудачным. И в процессе бросания первого типа я, случайно, познакомилась со вторым. Он тоже оказался моим одногруппником, но он практически непосещал пары полтора года (в отличие от меня, отличницы). Его звали Иван Иванович, и он абсолютно не был похож на сереньких детей киевских интеллигентов. Это был настоящий грязный мачо на мотоцикле (тогда велике). Он заказал у меня живопись за весь семестр, и мы начали вместо пар пить портвейн в соседнем с институтом гастрономе и читать Стругацких на лавках холодного заснеженного стадиона.
Конечно, это был взрыв: несмотря на мою медаль в школе, мне всегда нравились плохие парни. А ему нравилось, как я «занимаюсь любовью». Мы пели «русский рок» с гитарой в поездах метро в час пик, целовались на морозе по шесть часов подряд, любили друг друга
на крыше высотки, чтоб отпраздновать то, что анализ на СПИД оказался отрицательным…. Этот человек открыл мне мир настоящих парней и настоящего путешествия длинною в жизнь. В нас было что-то общее, какая-то доброта, любовь, доверие. Каждый как-то маскировал эти качества, прятал, или выставлял напоказ. Ни Иван, ни я тогда об этом не думали, но нас объединила эта положительность, хоть у меня
она была белая, а у него красная.
Но, но,… Ванька к тому моменту был уже женат, и его малышу Сашке было шесть месяцев. Я абсолютно не воспринимала наши отношения всерьез, и в первый же месяц
начала крутить роман с его лучшим на тот момент другом. С тех пор я часто изменяла ему, и почти о каждой измене он знал. Но ведь я шла к своей цели: я сама себе принцесса, у меня карьера-работа, ну и мачо, конечно.
Сколько раз удивлялась парадоксу – если ты провел с кем-то пару шикарных ночей, а потом первым говоришь - ну, пока, у нас ничего не выйдет – второй будет любить тебя еще очень долго. Так, примерно, и вышло: я говорю Ваньке – все, наигрались, а он уходит от жены. Снова пытаюсь бросить его – а он ночует каждый день у меня под общагой, дарит розы, сочиняет песни… Следующая попытка расстаться – и через месяц опять мы вместе…
Я не знаю, как он это все выдержал. Выбирая между М и Ж, мне всегда больше импонировали первые из-за их моногамности. Ванечка оказался самым настоящим М: он потерял шикарную черную шевелюру, поправился на 40кг, заработал язву и панкреатит, но дождался, пока до меня дошло, что феминизм – это бред, и мы созданы друг для друга.
Но этому произошло не сразу. Через шесть лет без сна из-за работы и допингов я
растеряла свои волшебные силы и позволила себе практически умереть. Я попала в автомобильную аварию, но осталась жива. Как сказал мне мой биоэнергетик, который помогал мне потом из этого выбираться: «Ты должна была умереть, и ты сама это
допустила и знаешь об этом. Но слишком много хороших людей попросили за тебя
Божественные силы, и у тебя появился второй шанс». Которым я не воспользовалась. Иван, прямо после моей выписки из реанимации, в больничной палате, стоя на коленях, одевает мне на палец поломанной руки кольцо с бриллиантами и просит стать его женой.
Ладно, говорю я, и проходит еще три с половиной года, прежде, чем мы ступили на порог Загса.
Я не поняла намека Ангелов, и снова начала работать. У меня были поломаны обе руки, сотрясение мозга - а я все равно шла к цели: независимость, карьера дизайнера, деньги….
Кости не срастались, появились эпилептические приступы, жесткие истерики…. А я приду в себя – и снова за работу. Года через два, после очередной операции на руках, Божественный аванс закончился, и меня будто выключили. Просыпаясь по утрам, я чувствовала, что мертва. Даже сложно это описать, вернее – это описать невозможно. Открыв глаза, рыдаешь в постели часа два,
пока находишь силы встать, задать вопрос потолку – за что мне все это, умыться, одеться,
выпить десять таблеток и поехать на работу. По утрам меня видел в таком состоянии
только мой Любимый, и он переставал верить. А в то время я делала пару больших
объектов, и мои заказчики сильно бы удивились, если бы узнали, что пол дня назад я не
могла встать с кровати.
Постепенно приходилось исключать из повседневного рациона любимые «продукты». Какой там алкоголь или кофе, меня начинало шатать от не крепкого зеленого чая. 150гр
салата и минералка – а мне все хуже и хуже: амнезия, ауры с последующими припадками, перемещениями в другие миры и возвращением из них в течение двух недель. Жуткие
мигрени, проблемы с пищеварением и женскими органами…
А приходилось (да и страшно было остановиться) работать дальше: контракты подписаны, лекарства необходимы.
А лекарства лекарствами – и к тому моменту, с которого я начала историю, я была лысой девочкой, которая обладала всеми признаками анарексии, весила 40кг и потратила 10000$ на пилюли и обследования.
И наша «медицина» сказала: мы лечили – но вы безнадежны. Хотя вначале нашего сотрудничества все в один голос говорили – год, и вы как новая. А теперь можем Вам предложить госпитализацию в психиатрическую больницу. Хотя нет, вот это еще попейте,
и тогда мы Вам выпишем направление и Вы – наш пациент палаты №9 и инвалид, пенсия обеспечена.
А мой Любимый к тому времени завел любовницу.
И к чему я пришла? Лежу в Карпатах и смотрю на домовенка, а рядом Ванькин телефон, куда только что пришло смс сообщение: я тебя хочу. И это сообщение не от меня.
Пол года мне надо было, чтобы соскрести остатки сил. Ведь если мне подарили это чудо из шерсти – значит, надежда есть! И если Грабовец столько веков существовал, и до сих пор их институт семьи работает – то, может, сила в грабовчанах, а не независимых леди?
И я развернулась в обратную сторону, и, отказавшись от выбора одиночества, пошла в
теплую сторону, туда, где меня ждет мой Единственный. И в мае того года, проснувшись
однажды утром, я ощутила, что жива! Не мертва – а жива! И я не поехала на встречи – я
поехала на Крещатик, где цвели каштаны. Все бегут, магазины, машины – а у меня цветы и я ем малиновый торт!
Все не было гладко. Чтобы вернуть довериеВаньки и прийти в себя понадобилось я два года. Но – никаких больниц! Биоэнергетик, гомеопатия, никакой работы, сон до полудня и вкусности в неограниченных количествах…. И, конечно, любовь! А в ноябре я одела фату и стала невестой. Мой Единственный крепко держал меня за руку в Загсе, потому что я так растрогалась, что чуть не упала в обморок. И отпустил ее лишь тогда, когда наступил момент обменяться кольцами. Мы поехали в свадебное путешествие в Индию, и через год у нас родился сын Ванечка. Мы достроили небольшой домик под Киевом и Ванькина
«любовница» стала крестной мамой нашего малыша.
Верьте в сказки!!!
ниток, местная поделка для туристов и лыжников. Мы с друзьями традиционно встречаем новогодне-рождественские праздники в глухом селе Грабовец в Карпатах. Толпа друзей, прибывших раньше меня на неделю, с шумным восторгом занесла этого домовенка с моим Любимым (Ванечкой), который дарил мне его как новогодний подарок. А меня этот комочек из ниток не тронул, тогда мне было все равно.
Я готовилась поставить точку в серьезном мужском выборе – и выбрать одиночество. То есть бросить Ваньку , человека, с которым мы были вместе шесть лет и который любил меня безумно, и больше никогда не иметь серьезных отношений с мужчинами. . Конечно, в консервативном Грабовце это нереально, но вот в больших городах это сила. Сейчас среди
женщин мегаполисов это не просто модно – это вызывает уважение.
Шла я к этому долго, наверное, с рождения. Даже не подозревая, меня начали готовить к этому выбору мои родители. Сейчас, глядя на свою личную историю и родив сына, я понимаю, что нелюбовь в семье – это крах.… И если невозможно найти компромисс – лучше сразу разойтись, а не тянуть год за годом, ненавидя друг друга и формируя тем самым вывернутое понимание жизненных ценностей у ваших детей. Ведь в детстве
кажется, что все так и должно быть – это два самых любимых тобой человека и они не могут ошибаться.
Вот я и делала подсознательные выводы из ссор своих родителей и положила их в основу жизненных принципов. Конечно, выводы эти были феменистичны до ужаса, да еще и с привкусом мании величия. Получалось, что если ты будешь жить одна за заработанные лично тобой деньги, то никто тебя не обидит, не ударит, ни с кем ничего не надо будет делить… Ты королева, и в процветающем царстве-государстве никакие короли не нужны.
Да и в глазах родителей проще выглядеть богатой и независимой женщиной, воспользовавшейся для рождения ребенка местным банком спермы, чем дочкой, которая привела домой парня, который смотрит плохое кино. На другой чаше весов были сказки, которые я обожала с раннего детства (я и до сих пор считаю их частью реальности). Тогда это был мой мостик из бесконечных простуд и ссор родителей к волшебству, к вере в то, что весь этот бред когда-нибудь закончится, и я буду счастлива с моим Любимым и Единственным. И на первые вопросы «кем я хочу быть?» я отвечала – невестой!
Чем старше я становилась, тем больше возникал конфликт между тем, что я выносила из личного опыта и тем, о чем мечтала. И из этого противостояния – одиночество и независимость или принц и зависимость – начались мои проблемы со здоровьем. А в них уже надо было винить не рассыпающуюся семью, а себя. Ведь выбор делала уже я сама.
Лет с 12-13 я начала серьезно поглядывать в сторону мальчишек – кто же из них тот чудо-человек? Я постоянно думала о любви и, постепенно, это стало превращаться в навязчивую идею. Я так ждала Его….
И вот мне пятнадцать, море, Одесса, первый в жизни месяц свободы от родителей в пионерлагере. Ему было двадцать, он слушал «Nirvanu» и был ночным вожатым моего отряда. Когда мы первый раз поцеловались – я думала, что не доживу до утра…. Поцелуи продлились еще одну ночь, а так как в моем романтичном сознании еще не было места сексу – мальчик перестал со мной здороваться.
Я плакала год. Ни друзья, ни родители о моей несчастной любви не знали, так чтоприходилось рыдать тайно: час по дороге в школу и час по дороге назад. Ну и по ночам, конечно. Уже через месяц таких страданий у меня перестали идти месячные и появились серьезные проблемы с весом, а на коже лица появился демодекс, который задержался там на тринадцать лет.
Я больше не хотела быть девушкой, я хотела стать мужчиной. Меня начали тягать по врачам, научным институтам и профессорам. Ну а за всю мою историю общения с представителями традиционной медицины адекватным оказался один-единственный хирург-травматолог. Врачи, естественно, ничего сделать не могли, кроме как витамины прописать да трихопол (так, на всякий случай). Но вели себя, как им
и полагается в нашей стране: ничего не знаю, но покажу, что это вы ничего не знаете; я тут главный. Унижу пациента хорошенько, назначу кучу анализов, напугаю, а потом выпишу антибиотики. Можно было бы вырезать что-нибудь, но тут пока нечего.
К примеру, одна профессорша по части гинекологии, выслушав меня, начала орать:
«Сейчас у девушек по статистике месячные должны начинаться в двенадцать лет, а Вам шестнадцать и они у Вас прекратились!!! Вы неполноценны, и вряд ли Вам кто-то поможет». Другое светило науки, назначив встречу в медгородке, попросила маму посидеть за задней партой аудитории. А сама завела группу студентов-первокурсников, и, поставив меня перед доской, сказала: «Вот интересный случай в моей практике – у девушки пропала менструация». Лет в восемнадцать все наладилось само собой, но… осадок остался. И где-то в те времена у меня появилась особая манера вести себя с врачами – лицо мое становится безмятежным, и я с улыбкой начинаю рассказывать… вот,
покололо тут, немного (хотя не могла до этого ходить неделю). То есть мне плохо, что-то не так, что-то болит. Но знаю, что помощи от медиков ждать бесполезно – если после традиционного лечения и пройдет то, что беспокоило, так в другом месте заболит. А куда еще обратиться – не знаешь. И от этого стиля поведения я до сих пор не могу избавиться.
Только близкие и знающие меня люди могут понять, что мне плохо, а при посторонних я все прячу внутрь.
На медиков надежды не было. Родителей я очень любила, но у них были ко мне свои требования: какая там любовь – учеба! Подругам я открыться не могла, я же хотела быть мальчиком, а пацаны с девчонками не делятся секретами. А между собой парни тоже о любви не говорят…
Вот я и согласилась с выбором, который предложило мне современное общество. С независимыми королевами. Если уж жить с мужчиной, то, либо с не доминирующей особью, голубоглазым блондином-жиголо; либо с мачо, который тоже берет у тебя деньги, но довольно свободно мыслит. Правда, во втором варианте пришлось бы воевать за право быть главной и диктовать условия.
Я перебралась в столицу, поступила на архитектурный факультет и в конце первого курса обратила внимание на блондина-одногруппника, который подходил под первый вариант мужчины. Он не совсем уж был «блондином», скорее, квартирным террористом, который слушает Rockabilly. Пили водку мы за мой счет, хотя он и был сыном хирурга из ОхМатиДита. Через пол года меня начало от него тошнить, через восемь месяцев я его бросила. Но на память осталось пристрастие к табаку и марихуане, от чего долго пришлось избавляться.
Первый вариант оказался неудачным. И в процессе бросания первого типа я, случайно, познакомилась со вторым. Он тоже оказался моим одногруппником, но он практически непосещал пары полтора года (в отличие от меня, отличницы). Его звали Иван Иванович, и он абсолютно не был похож на сереньких детей киевских интеллигентов. Это был настоящий грязный мачо на мотоцикле (тогда велике). Он заказал у меня живопись за весь семестр, и мы начали вместо пар пить портвейн в соседнем с институтом гастрономе и читать Стругацких на лавках холодного заснеженного стадиона.
Конечно, это был взрыв: несмотря на мою медаль в школе, мне всегда нравились плохие парни. А ему нравилось, как я «занимаюсь любовью». Мы пели «русский рок» с гитарой в поездах метро в час пик, целовались на морозе по шесть часов подряд, любили друг друга
на крыше высотки, чтоб отпраздновать то, что анализ на СПИД оказался отрицательным…. Этот человек открыл мне мир настоящих парней и настоящего путешествия длинною в жизнь. В нас было что-то общее, какая-то доброта, любовь, доверие. Каждый как-то маскировал эти качества, прятал, или выставлял напоказ. Ни Иван, ни я тогда об этом не думали, но нас объединила эта положительность, хоть у меня
она была белая, а у него красная.
Но, но,… Ванька к тому моменту был уже женат, и его малышу Сашке было шесть месяцев. Я абсолютно не воспринимала наши отношения всерьез, и в первый же месяц
начала крутить роман с его лучшим на тот момент другом. С тех пор я часто изменяла ему, и почти о каждой измене он знал. Но ведь я шла к своей цели: я сама себе принцесса, у меня карьера-работа, ну и мачо, конечно.
Сколько раз удивлялась парадоксу – если ты провел с кем-то пару шикарных ночей, а потом первым говоришь - ну, пока, у нас ничего не выйдет – второй будет любить тебя еще очень долго. Так, примерно, и вышло: я говорю Ваньке – все, наигрались, а он уходит от жены. Снова пытаюсь бросить его – а он ночует каждый день у меня под общагой, дарит розы, сочиняет песни… Следующая попытка расстаться – и через месяц опять мы вместе…
Я не знаю, как он это все выдержал. Выбирая между М и Ж, мне всегда больше импонировали первые из-за их моногамности. Ванечка оказался самым настоящим М: он потерял шикарную черную шевелюру, поправился на 40кг, заработал язву и панкреатит, но дождался, пока до меня дошло, что феминизм – это бред, и мы созданы друг для друга.
Но этому произошло не сразу. Через шесть лет без сна из-за работы и допингов я
растеряла свои волшебные силы и позволила себе практически умереть. Я попала в автомобильную аварию, но осталась жива. Как сказал мне мой биоэнергетик, который помогал мне потом из этого выбираться: «Ты должна была умереть, и ты сама это
допустила и знаешь об этом. Но слишком много хороших людей попросили за тебя
Божественные силы, и у тебя появился второй шанс». Которым я не воспользовалась. Иван, прямо после моей выписки из реанимации, в больничной палате, стоя на коленях, одевает мне на палец поломанной руки кольцо с бриллиантами и просит стать его женой.
Ладно, говорю я, и проходит еще три с половиной года, прежде, чем мы ступили на порог Загса.
Я не поняла намека Ангелов, и снова начала работать. У меня были поломаны обе руки, сотрясение мозга - а я все равно шла к цели: независимость, карьера дизайнера, деньги….
Кости не срастались, появились эпилептические приступы, жесткие истерики…. А я приду в себя – и снова за работу. Года через два, после очередной операции на руках, Божественный аванс закончился, и меня будто выключили. Просыпаясь по утрам, я чувствовала, что мертва. Даже сложно это описать, вернее – это описать невозможно. Открыв глаза, рыдаешь в постели часа два,
пока находишь силы встать, задать вопрос потолку – за что мне все это, умыться, одеться,
выпить десять таблеток и поехать на работу. По утрам меня видел в таком состоянии
только мой Любимый, и он переставал верить. А в то время я делала пару больших
объектов, и мои заказчики сильно бы удивились, если бы узнали, что пол дня назад я не
могла встать с кровати.
Постепенно приходилось исключать из повседневного рациона любимые «продукты». Какой там алкоголь или кофе, меня начинало шатать от не крепкого зеленого чая. 150гр
салата и минералка – а мне все хуже и хуже: амнезия, ауры с последующими припадками, перемещениями в другие миры и возвращением из них в течение двух недель. Жуткие
мигрени, проблемы с пищеварением и женскими органами…
А приходилось (да и страшно было остановиться) работать дальше: контракты подписаны, лекарства необходимы.
А лекарства лекарствами – и к тому моменту, с которого я начала историю, я была лысой девочкой, которая обладала всеми признаками анарексии, весила 40кг и потратила 10000$ на пилюли и обследования.
И наша «медицина» сказала: мы лечили – но вы безнадежны. Хотя вначале нашего сотрудничества все в один голос говорили – год, и вы как новая. А теперь можем Вам предложить госпитализацию в психиатрическую больницу. Хотя нет, вот это еще попейте,
и тогда мы Вам выпишем направление и Вы – наш пациент палаты №9 и инвалид, пенсия обеспечена.
А мой Любимый к тому времени завел любовницу.
И к чему я пришла? Лежу в Карпатах и смотрю на домовенка, а рядом Ванькин телефон, куда только что пришло смс сообщение: я тебя хочу. И это сообщение не от меня.
Пол года мне надо было, чтобы соскрести остатки сил. Ведь если мне подарили это чудо из шерсти – значит, надежда есть! И если Грабовец столько веков существовал, и до сих пор их институт семьи работает – то, может, сила в грабовчанах, а не независимых леди?
И я развернулась в обратную сторону, и, отказавшись от выбора одиночества, пошла в
теплую сторону, туда, где меня ждет мой Единственный. И в мае того года, проснувшись
однажды утром, я ощутила, что жива! Не мертва – а жива! И я не поехала на встречи – я
поехала на Крещатик, где цвели каштаны. Все бегут, магазины, машины – а у меня цветы и я ем малиновый торт!
Все не было гладко. Чтобы вернуть довериеВаньки и прийти в себя понадобилось я два года. Но – никаких больниц! Биоэнергетик, гомеопатия, никакой работы, сон до полудня и вкусности в неограниченных количествах…. И, конечно, любовь! А в ноябре я одела фату и стала невестой. Мой Единственный крепко держал меня за руку в Загсе, потому что я так растрогалась, что чуть не упала в обморок. И отпустил ее лишь тогда, когда наступил момент обменяться кольцами. Мы поехали в свадебное путешествие в Индию, и через год у нас родился сын Ванечка. Мы достроили небольшой домик под Киевом и Ванькина
«любовница» стала крестной мамой нашего малыша.
Верьте в сказки!!!
09.2009
Форос
No comments:
Post a Comment